Придумать сказку про пряничный домик. Пряничный домик

На опушке густого дремучего леса жил бедный дровосек с женою. Было у него двое детей: мальчик Гензель и девочка Гретель. Жена дровосека приходилась им не родной матерью, а мачехой. Трудно было подчас беднякам: случалось частенько им есть впроголодь, а иной раз и вовсе сидели они без хлеба. Раз во время такой сильной нужды лежал дровосек на своей жесткой постели и не мог заснуть от назойливых горьких дум. И говорит он жене со вздохом:

— Не придумаю я, как нам извернуться. Что нам делать с детьми, если и сами-то мы сидим без хлеба?

— А вот что я придумала, — отвечала ему жена, — уведем завтра пораньше детей в лес, в самую глухую чащу. Разведем там костер, оставим детям по кусочку хлеба, а сами пойдем работать. Дети останутся одни в лесу и ни за что не найдут дороги домой.

— Нет, не могу я тебя послушать, — сказал муж. — Не хватит у меня духу оставить в лесу своих детей, чтобы съели их там дикие звери.

— Эх ты, простофиля! — закричала жена. — Или ты хочешь, чтобы мы все померли от голода на твоих глазах, а ты будешь нам сколачивать гробы?

Тут жена стала его донимать до тех пор, пока он не обещал сделать, как она хотела. А дровосек все твердил:

— Эх, до смерти жаль мне моих горемычных детушек!

А дети не спали: они тоже были голодны. Слышали они все, что говорили отец с мачехой. Гретель горько плакала и жаловалась брату:

— Пропали мы теперь совсем!

— Перестань, — говорил ей Гензель, — что горевать? Погоди, я выручу из беды.

Как только заснули отец с мачехой, Гензель встал, оделся, открыл дверь и вышел из дома. Ясный месяц освещал белые камешки на дороге возле дома, и они блестели, как новые денежки. Гензель нагнулся и набил ими полный карман, а потом пришел домой и сказал сестре:

— Полно, Гретель, спи спокойно. Господь нам поможет.

И сам улегся на кровать.

На заре, пока еще солнышко не встало, мачеха разбудила детей:

— Эй, лежебоки, живо поднимайтесь, собирайтесь за дровами в лес!

И она дала детям по кусочку хлеба со словами:

— Вот вам и обед, да глядите, раньше времени его не съешьте, а то ведь вам больше ничего не перепадет.

Гретель спрятала оба куска себе под передник, а у Гензеля карман был битком набит голышами. И пошли все в лес. Шагнул Гензель раз, другой и остановился, шагнул еще и опять оглянулся на дом. Вот отец его и спрашивает:

— Ты чего это, Гензель, зеваешь? Иди, как следует, да смотри, не отставай.

А Гензель ему отвечает:

— Родимый мой батюшка, смотрю я на свою белую кошечку: уселась она на крыше, будто со мною прощается.

— Вот дурак-то! — закричала мачеха. — Да разве это твоя кошечка? Это труба белеет на солнце.

Но Гензель на самом деле никакой кошечки не видел, а просто кидал он на дорогу камешек по камешку. Забрался дровосек с детьми в самую чащу леса и стал им говорить:

— Вот что, ребятки: собирайте-ка здесь хворост, а я разведу вам огонек, чтобы вы согрелись.

Натаскали Гензель с Гретель большую кучу хвороста, а дровосек его поджег. Когда высоко поднялся кверху огонь, мачеха сказала:

— Отдохните, детки, у огонька, а мы пока станем дрова рубить. Нарубим дров и возьмем вас с собою домой.

Гензель и Гретель остались у костра и пообедали своими кусочками. Все время слышали они стук топора и были уверены, что отец их близко. На самом же деле это стучала сухая ветка: дровосек привязал ее к дереву, ветку ветром раскачивало, она и стучала. Долго сидели дети, устали и захотели спать. Легли они и заснули крепким сном, а когда проснулись, в лесу было совсем темно. Настала ночь. Заплакала Гретель:

— Ах, как же нам теперь отсюда выбраться?

— Постой, — уговаривал ее Гензель, — вот выйдет на небо месяц, и увидим мы дорогу.

Как только выглянула полная луна, Гензель взял за руку Гретель и пошел отыскивать дорогу. Камешки Гензеля блестели, как новые денежки, и по ним дети отлично разглядели дорогу домой. Шли они долго, шли всю ночь и на заре очутились перед родною избушкой. Когда дети постучались, мачеха сама открыла им дверь и закричала:

— Ах вы негодные! Мы думали, что вы уже никогда домой не придете! Как смели вы так долго спать в лесу?

Но отец все это время горевал о брошенных в лесу детях и теперь им очень обрадовался.

Прошло много ли, мало ли времени, и стало семье дровосека опять нечего есть. Мачеха снова пристала к мужу:

— У нас осталось только полкраюхи хлеба. Давай отведем детей подальше в лес, чтобы они уж ни за что домой не вернулись. Не умирать же нам с голоду вместе с ними!

Тяжко было слышать это бедному дровосеку.

А жена не дала ему и слова молвить, так и накинулась с упреками и бранью. И он опять уступил сварливой бабе.

Дети не спали и все слышали. Только заснули отец с мачехой, Гензель встал и пошел набрать камешков, но мачеха раньше заперла крепко-накрепко дверь, и Гензель вернулся ни с чем на свое место. Тогда он опять принялся уговаривать сестру:

— Спи, Гретель, полно плакать, Господь нас не оставит.

Чуть стала заря заниматься, мачеха разбудила детей, дала им по кусочку хлеба, еще меньше, чем в прошлый раз, и повела их в лес. По дороге Гензель поминутно останавливался и бросал назад крошки хлеба. Так искрошил он весь свой кусок.

— Что это, Гензель, ты все останавливаешься да смотришь назад? — сказал отец. — Шагай скорее.

— Я смотрю на моего белого голубка, — отвечал Гензель, — он уселся на крышу и прощается со мною.

— Вот дурак! — крикнула ему мачеха. — Какой еще там голубок? Это труба белеет на солнце.

А Гензель уже успел раскидать крошки по дороге.

— Оставайтесь здесь, пока мы будем рубить дрова. Устанете, поспите, а вечером мы возьмем вас домой.

Гензель давно уже раскрошил весь свой хлеб по дороге, и Гретель поделилась с братом своим маленьким кусочком.

После обеда дети крепко заснули, а когда проснулись, в лесу стояла черная ночь. Отец с мачехой все еще не приходили за ними. Но Гензель уговаривал сестру:

— Полно, Гретель, поднимется над лесом месяц и осветит наши хлебные крошечки по дороге, по ним мы домой и вернемся.

Поднялся над лесом месяц, и собрались дети домой, но не могли отыскать ни одной крошечки: все их склевали лесные птицы. Тогда Гензель сказал сестрице:

— Ну как-нибудь да выберемся на дорогу.

Шли они всю долгую ночь и целый день, а лес все еще тянулся, и не было ему конца. Устали дети, проголодались: только им и перепадало поесть, что лесных ягод. Еле-еле передвигали они ноги, прилегли под дерево и крепко заснули.

Наутро дети пустились снова в путь-дорогу и опять шли долго, но из лесу не могли выйти и забирались все глубже в зеленую чащу. Среди полудня показалась детям беленькая птичка. Сидела птичка на ветке и пела песенку, да такую чудесную, что дети заслушались. Кончила птичка петь, тряхнула крылышками и улетела. Дети пошли за ней и скоро пришли к избушке. На крышу избушки и опустилась беленькая птичка. А избушка-то была не простая: вся сложена из вкусного белого хлеба, пряниками крыта, а в окошки вставлен чистый леденец. Гензель и говорит:

— Давай-ка, Гретель, за избушку возьмемся — вот славно пообедаем! Я стану есть крышу, а ты отведай оконца. Верно, оно сладко!

Гензель встал на цыпочки, отломил кусок крыши и принялся его уплетать за обе щеки, а сестренка стала кусать понемногу окошечко. Вдруг из избушки послышался тоненький голос:

Стук-стук под окном,

Кто ко мне стучится в дом?

А дети в ответ:

Ветерок к тебе пришел,

Неба светлого посол.

И по-прежнему продолжали они уплетать избушку. Гензелю понравилась крыша, а Гретель — окошко. Вот они и отломили себе по большому куску. Вдруг широко распахнулась дверь избушки, и показалась на пороге дряхлая старушка с костылем. Испугались Гензель и Гретель до смерти, даже куски свои уронили на землю. А старушка покачала головой и прошамкала:

— Эх, ребятки, как это вы сюда попали? Милости просим, оставайтесь у меня жить, ничего я вам дурного не сделаю.

И повела старушка детей за руки в свою избушку. Там на столе уже был чудесный обед приготовлен: молоко, пряники, орехи да яблоки. После обеда старуха постлала деткам две постельки, и Гензель подумал, когда улегся, что на небо попал, в рай.

А старуха на самом деле была злою- презлою колдуньей и только прикинулась ласковой. Она подстерегала детей и избушку пряничную только для приманки построила. И когда дети попадались на ее приманку, старуха их убивала, варила и ела. Глаза у старухи были красные, видела она ими плохо, зато чуяла человека издалека, точно зверь. Едва Гензель и Гретель подошли к ее избушке, она обрадовалась и стала посмеиваться:

— А, попались, голубчики, теперь не уйдете!

На другой день она встала рано, когда дети еще сладко спали, увидела раскрасневшиеся их личйки и проворчала:

— Славный будет для меня кусочек!

Потом взяла колдунья Гензеля своими костлявыми руками, отнесла его в стойло и заперла решетчатой загородкой. Если бы Гензель там стал кричать и звать на помощь, его все равно никто бы не услышал. Разбудила старуха и маленькую Гретель и закричала на нее:

— Эй, ты, лентяйка, вставай скорее! Неси воды да готовь своему брату обед получше. Надо его хорошенько откормить. Я его уже посадила в стойло: как станет он потолще — я им и пообедаю.

Горько-горько заплакала бедная Гретель, но не посмела ослушаться, пошла делать, что приказывала ей злая старуха.

С той поры Гензеля стали кормить хорошим обедом, а сестренка его подбирала только объедки. Старуха ходила к стойлу каждый день и спрашивала:

— Ну-ка, Гензель, протяни мне скорее палец, я его ощупаю — много ли в тебе прибавилось жиру.

Гензель протягивал из-за решетки сухонькую косточку, а старуха сослепу думала, что это взаправду палец Гензеля, и дивилась, отчего мальчик не толстеет. Так прошел целый месяц, а Гензель все не толстел. Наконец надоело старухе ждать, и она сказала Гретель:

— Эй, Гретель! Тащи скорее воды: завтра я зарежу Гензеля и сварю его, хоть он не откормился.

Горько заплакала бедная Гретель, а все же пришлось ей натаскать воды для старухи. Тогда взмолилась она Богу:

— Помоги нам, Господи Милостивый! Лучше бы на нас обоих напали в лесу дикие звери, тогда бы умерли мы оба!

А старуха на нее прикрикнула:

— Замолчишь ли ты, бестолковая? Все равно никто тебе не поможет!

На другой день рано повесила девочка над очагом котел и развела под ним огонь. А старуха говорит:

— Тесто я уже вымесила да и печку затопила: сначала будем хлебы печь.

Сказала она это и толкнула бедную девочку к большой печи. А из печи огонь так наружу и вырывается.

— Ну, полезай в печь! — закричала колдунья. — Посмотри, довольно ли в ней жару, не пора ли сажать хлебы.

Гретель хотела заглянуть в печь, а старуха задумала ее закрыть заслонкой, чтобы девочка в печке зажарилась. Но Гретель догадалась, что задумала колдунья, и сказала:

— Я ведь, бабушка, не знаю, как в печь влезают.

— Вот дура-то! — закричала колдунья. — Да разве здесь мало места? Сюда и я бы влезть могла!

И она просунула в печь голову.

Тогда Гретель изловчилась, толкнула старуху, да так сильно, что та разом вскочила в печку. Гретель ее захлопнула заслонкой, а сверху еще задвинула засовом. Ведьма принялась в печке страшно выть, а Гретель поскорее убежала и дала сгореть злой колдунье.

От печки Гретель побежала к стойлу, отперла его, выпустила Гензеля и весело закричала:

— Слушай, Гензель! Мы избавились от старухи! Нет уж ее больше в живых!

И Гензель вылетел из своего стойла, точно легкая птичка из клетки, и обнимался с сестрицей, и прыгал от радости. А потом они отправились в старухину избушку: теперь уж им некого было бояться. В избушке везде стояли сундуки с жемчугом и камнями самоцветными.

— Что, Гретель, — сказал Гензель, — эти- то будут, пожалуй, получше голышей?

И он набил полные карманы самоцветными камешками, а Гретель насыпала их полный передник.

— Ну а теперь и в дорогу, — сказал Гензель.

Вот они и пошли. Шли они час, шли два, пришли к большому озеру.

— Как же мы на другую сторону переправимся? — говорит Гензель. — Нет тут ни моста, ни дощечки.

— Нет и лодочки, — подхватила Гретель, — а только посмотри, вон там, далеко, плавает белая уточка. Давай-ка попросим, чтобы она нас перевезла. — И закричала Гретель уточке:

Утя наша, уточка!

Нет нигде дороги нам,

Ни дощечки, ни жердинки,

Отвези ты нас на спинке!

Послушалась уточка, подплыла к берегу и дала Гензелю сесть к себе на спинку. Стал Гензель кликать Гретель, чтобы села она рядом с ним, но Гретель сказала:

— Нет, тяжело уточке везти нас обоих сразу, пусть перевезет поодиночке.

Уточка их и перевезла по очереди. Переправились дети на другой берег и вдруг стали примечать, что в лесу пошла дорога знакомая. Так и пришли они к своей избушке, а когда ее издали увидели, пустились вперед, бегом. Вбежали дети в избушку и бросились к отцу. Бедный дровосек все время горевал о своих покинутых детях. А мачеха за это время успела умереть.

Жил на опушке дремучего леса бедный дровосек со своей женой и двумя детьми; мальчика звали Гензель, а девочку — Гретель. Жил дровосек впроголодь; вот наступила однажды в той земле такая дороговизна, что не на что было ему купить даже хлеба на пропитание.

И вот под вечер, лёжа в постели, стал он раздумывать, и всё одолевали его разные мысли и заботы; повздыхал он и говорит жене:

— Что же теперь будет с нами? Как нам прокормить бедных детей, нам-то ведь и самим есть нечего!

— А знаешь что, — отвечала жена, — давай-ка пораньше утром, только начнёт светать, заведём детей в лес, в самую глухую чащу; разведём им костёр, дадим каждому по куску хлеба, а сами уйдём на работу и оставим их одних. Дороги домой они не найдут, вот мы от них и избавимся.

— Нет, жена, — говорит дровосек, — этого я не сделаю; ведь сердце-то у меня не камень, я детей одних бросить в лесу не могу, там нападут на них дикие звери и разорвут.

— Эх ты, простофиля! — говорит жена. — Ведь иначе мы все вчетвером с голоду пропадём, и останется только одно, — гробы сколачивать. — И она донимала его до тех пор, пока он с ней не согласился.

— А всё-таки жалко мне моих бедных детей! — сказал дровосек.

Дети от голода не могли уснуть и слышали всё, что говорила мачеха отцу. Залилась Грете ль горькими слезами и говорит Гензелю:

— Видно, нам теперь пропадать придётся.

— Тише, Гретель, — сказал Гензель, — не горюй, я уж что-нибудь да придумаю.

И вот, когда родители уснули, он встал, надел свою курточку, отворил двери в сени и тихонько выбрался на улицу. На ту пору ярко светила луна, и белые камешки, лежавшие перед избушкой, блестели, словно груды серебряных монет.

Гензель нагнулся и набил ими полный карман. Потом вернулся он домой и говорит Гретель:

— Утешься, милая сестрица, спи себе теперь спокойно, Господь нас не оставит. — Ис этими словами он снова улёгся в постель.

Только стало светать, ещё и солнышко не всходило, а мачеха уже подошла и стала будить детей:

— Эй вы, лежебоки, пора подыматься, собирайтесь-ка с нами в лес за дровами!

Дала она каждому из них по кусочку хлеба и говорит:

— Вот это будет вам на обед; да смотрите, не съешьте его раньше времени, больше ничего не получите.

Гретель спрятала хлеб в свой передник, — ведь у Гензеля карман был полон камней.. И они собрались вместе в лес. Прошли они немного, вдруг Гензель остановился, оглянулся назад, посмотрел на избушку, — так он всё время оглядывался назад и останавливался. А отец ему и говорит:

— Гензель, что это ты всё оглядываешься да отстаёшь? Смотри не зевай, иди побыстрей.

— Ах, батюшка, — ответил ему Гензель, — я всё гляжу на свою белую кошечку, вон сидит она на крыше, будто хочет сказать мне \»прощай\».

А мачеха и говорит:

— Эх, дурень ты, это вовсе не твоя кошечка, это утреннее солнце блестит на трубе.

А Гензель вовсе и не на кошечку смотрел, а доставал из кармана и бросал на дорогу блестящие камешки.

Вот вошли они в самую чащу леса, а отец и говорит:

— Ну, дети, собирайте теперь хворост, а я разведу костёр, чтобы вы не озябли.

Гензель и Гретель собрали целую кучу хворосту. Разожгли костёр. Когда пламя хорошо разгорелось, мачеха говорит:

— Ну, дети, ложитесь теперь у костра Да отдохните как следует, а мы пойдём в лес дрова рубить. Как кончим работу, вернёмся назад и возьмём вас домой.

Сели Гензель и Гретель у костра, и когда наступил полдень, каждый из них съел по кусочку хлеба. Они всё время слышали стук топора и думали, что их отец где-то поблизости. Но то был совсем не стук топора, а чурбана, который привязал дровосек к сухому дереву, и он, раскачиваясь под ветром, стучал о ствол.

Долго они сидели так у костра, от усталости у них стали глаза закрываться, и они крепко-крепко уснули. А когда проснулись, была уже глухая ночь. Заплакала Гретель и говорит:

— Как же нам теперь выбраться из лесу? Стал Гензель её утешать:

— Погоди маленько, скоро взойдёт луна, и мы уж найдём дорогу.

Когда взошла луна, взял Гензель сестрицу за руку и пошёл от камешка к камешку, — а сверкали они, словно новые серебряные денежки, и указывали детям путь-дорогу. Они шли всю ночь напролёт и подошли на рассвете к отцовской избушке.

Они постучались, мачеха открыла им дверь; видит она, что это Гензель и Гретель, и говорит:

— Что же это вы, скверные дети, так долго спали в лесу? А мы уж думали, что вы назад вовсе не хотите возвращаться.

Обрадовался отец, увидя детей, — было у него на сердце тяжело, что бросил он их одних.

А вскоре опять наступили голод и нужда, и дети услышали, как мачеха ночью, лёжа в постели, говорила отцу:

— У нас опять всё уже съедено, осталось полкраюхи хлеба, видно, нам скоро конец придёт. Надо бы нам от детей избавиться: давай заведём их в лес подальше, чтоб не найти им Дороги назад, — другого выхода у нас нету.

Дети ещё не спали и слышали весь разговор. И только родители уснули, поднялся Гензель опять и хотел было выйти из дому, чтобы собрать камешки, как и в прошлый раз, но мачеха заперла дверь, и Гензель выбраться из хижины не смог. Он стал утешать свою сестрицу и говорит:

— Не плачь, Гретель, спи спокойно, уж Бог нам как-нибудь да поможет.

Ранним утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Дала им кусок хлеба, он был ещё меньше, чем в первый раз. По дороге в лес Гензель крошил хлеб в кармане, все останавливался и бросал хлебные крошки на дорогу.

— Что это ты, Гензель, все останавливаешься да оглядываешься, — сказал отец, — ступай своей дорогой.

— Да это я смотрю на своего голубка, вон сидит он на крыше дома, будто со мной прощается, — ответил Гензель.

— Дурень ты, — сказала мачеха, — это вовсе не голубь твой, это утреннее солнце блестит на верхушке трубы.

А Гензель всё бросал и бросал по дороге хлебные крошки. Вот завела мачеха детей ещё глубже в лес, где они ни разу ещё не бывали. Развели опять большой костёр, и говорит мачеха:

— Детки, садитесь вот тут, а устанете, так поспите маленько; а мы пойдём в лес дрова рубить, а к вечеру, как кончим работу, вернёмся сюда и возьмём вас домой.

Когда наступил полдень, поделилась Гретель своим куском хлеба с Гензелем, — ведь он весь свой хлеб раскрошил по дороге. Потом они уснули. Но вот уж и вечер прошёл, и никто за бедными детьми не приходил. Проснулись они тёмной ночью, и стал Гензель утешать сестрицу:

— Погоди, Гретель, вот скоро луна взойдёт, и станут видны хлебные крошки, что я разбросал по дороге, они укажут нам дорогу домой.

Вот взошла луна, и дети отправились в путь-дорогу, но хлебных крошек не нашли, — тысячи птиц, что летают в лесу и в поле, все их поклевали. Тогда Гензель и говорит Гретель:

— Мы уж как-нибудь да найдём дорогу.

Но они её не нашли. Пришлось им идти целую ночь и весь день, с утра и до самого вечера, но выбраться из лесу они не могли. Дети сильно проголодались, ведь они ничего не ели, кроме ягод, которые собирали по пути. Они так устали, что еле-еле передвигали ноги, и вот прилегли они под деревом и уснули.

Наступило уже третье утро с той поры, как покинули они отцовскую избушку. Пошли они дальше. Идут и идут, а лес всё глубже и темней.

Вот наступил полдень, и они заметили на ветке красивую белоснежную птичку. Она пела так хорошо, что они остановились и заслушались её пеньем. Но вдруг птичка умолкла и, взмахнув крыльями, полетела перед ними, а они пошли за ней следом, и шли, пока, наконец, не добрались до избушки, где птичка уселась на крыше. Подошли они ближе, видят — сделана избушка из хлеба, крыша на ней из пряников, а окошки все из прозрачных леденцов.

— Вот мы за неё и примемся, — сказал Гензель, — и то-то будет у нас славное угощение! Я отъем кусок крыши, а ты, Гретель, возьмись за окошко, — оно, должно быть, очень сладкое.

Взобрался Гензель на избушку и отломил кусочек крыши, чтоб попробовать, какая она на вкус, а Гретель подошла к окошку и начала его грызть.

Вдруг послышался изнутри чей-то тоненький голосок:

— Хруп да хрум всё под окном., Кую грызёт и гложет дом? Дети ответили:

— Это гость гудесный, \’Ветер поднебесный! — И, не обращая внимания, они продолжали объедать домик.

Гензель, которому очень понравилась крыша, оторвал от неё большой кусок и сбросил вниз, а Гретель выломала целое круглое стекло из леденца и, усевшись около избушки, стала им лакомиться.

Вдруг открылась дверь, и выходит оттуда, опираясь на костыль, старая-престарая бабка. Гензель и Гретель так её испугались, что выронили из рук лакомство. Покачала старуха головой и говорит:

— Э, милые детки, кто это вас сюда привёл? Ну, милости просим, входите в избушку, худо вам тут не будет.

Она взяла их обоих за руки и ввела в свою избушку. Принесла им вкусной еды — молока с оладьями, посыпанными сахаром, яблок и орехов. Потом она постелила две красивые постельки и накрыла их белыми одеялами. Улеглись Гензель и Гретель, и подумали, что попали, должно быть, в рай.

Но старуха только притворилась такою доброй, а была она на самом деле злой ведьмой, что подстерегает детей, и избушку из хлеба построила сама для приманки. Если кто попадал к ней в руки, она того убивала, потом варила и съедала, и было это для неё праздником. У ведьм всегда бывают красные глаза, и видят они вдаль плохо, но зато у них нюх, как у зверей, и они чуют близость человека.

Когда Гензель и Гретель подходили к её избушке, она злобно захохотала и сказала с усмешкой:

— Вот они и попались! Ну, уж теперь им от меня не уйти!

Рано поутру, когда дети ещё спали, она встала, посмотрела, как они спят спокойно да какие у них пухлые и румяные щёчки, и пробормотала про себя: \»То-то приготовлю я себе лакомое блюдо\».

Она схватила Гензеля своею костлявой рукой, унесла его в хлев и заперла там за решётчатой дверью — пусть кричит себе сколько вздумается, ничего ему не поможет. Потом пошла она к Гретель, растолкала её, разбудила и говорит:

— Вставай, лентяйка, да притащи мне воды, свари своему брату что-нибудь вкусное, — вон сидит он в хлеву, пускай хорошенько откармливается. А когда разжиреет, я его съем.

Залилась Гретель горькими слезами, но — что делать? — пришлось ей исполнить приказание злой ведьмы.

И вот были приготовлены для Гензеля самые вкусные блюда, а Гретель достались одни лишь объедки. Каждое утро пробиралась старуха к хлеву и говорила:

— Гензель, протяни-ка мне свои пальцы, я хочу посмотреть, достаточно ли ты разжирел.

Но Гензель протягивал ей косточку, и старуха, у которой были слабые глаза, не могла разглядеть, что это такое, и думала, что то пальцы Ген-зеля, и удивлялась, отчего это он всё не жиреет.

Так прошло четыре недели, но Гензель все ещё оставался худым, — тут старуха потеряла всякое терпение и ждать больше не захотела.

— Эй, Гретель, — крикнула она девочке, — пошевеливайся живей, принеси-ка воды: всё равно — жирен ли Гензель, или тощ, а уж завтра утром я его заколю и сварю.

Ох, как горевала бедная сестрица, когда пришлось ей таскать воду, как текли у неё слезы ручьями по щекам!

— Господи, да помоги же ты нам! — воскликнула она. — Лучше бы нас растерзали дикие звери в лесу, тогда хотя бы погибли мы вместе.

— Ну, нечего хныкать! — крикнула старуха. — Теперь тебе ничего не поможет.

Рано поутру Гретель должна была встать, выйти во двор, повесить котёл с водой и развести огонь.

— Сначала мы испечём хлеб, — сказала старуха, — я уже истопила печь и замесила опару.

Она толкнула бедную Гретель к самой печи, откуда так и полыхало большое пламя.

— Ну, полезай в печь, — сказала ведьма, — да погляди, хорошо ли она натоплена, не пора ли хлебы сажать?

Только полезла было Гретель в печь, а старуха в это время хотела закрыть её заслонкой, чтобы Гретель зажарить, а потом и съесть. Но Гретель догадалась, что затевает старуха, и говорит:

— Да я не знаю, как это сделать, как мне туда пролезть-то?

— Вот глупая гусыня, — сказала старуха, — смотри, какое большое устье, я и то могла бы туда залезть, — и она взобралась на шесток и просунула голову в печь.

Тут Гретель как толкнёт ведьму, да так, что та очутилась прямо в самой печи. Потом Гретель прикрыла печь железной заслонкой и заперла на задвижку. У-ух, как страшно завыла ведьма! А Гретель убежала; и сгорела проклятая ведьма в страшных мучениях.

Бросилась Гретель поскорей к Гензелю, открыла хлев и крикнула:

— Гензель, мы спасены: старая ведьма погибла! Выскочил Гензель из хлева, словно птица из клетки, когда откроют ей дверку. Как обрадовались они, как кинулись друг другу на шею, как прыгали они от радости, как крепко они целовались! И так как теперь им нечего уже было бояться, то вошли они в ведьмину избушку, а стояли там всюду по углам ларцы с жемчугами и драгоценными каменьями.

— Эти, пожалуй, будут получше наших камешков, — сказал Гензель и набил ими полные карманы. А Гретель говорит:

— Мне тоже хочется что-нибудь принести домой, — и насыпала их полный передник.

— Ну, а теперь бежим поскорей отсюда, — сказал Гензель, — ведь нам надо ещё выбраться из ведьминого леса.

Вот прошли они так часа два и набрели, наконец, на большое озеро.

— Не перебраться нам через него, — говорит Гензель, — нигде не видать ни тропинки, ни моста.

— Да и лодочки не видно, — ответила Гретель,- а вон плывёт белая уточка; если я её попрошу, она поможет нам переправиться на другой берег.

И крикнула Гретель:

— Утя, Моя уточка,

Подплыви к нам гутогку,

Пет дорожки, нет Моста,

Переправь нас, не оставь! Подплыла уточка, сел на неё Гензель и позвал сестрицу, чтоб и она села вместе с ним.

— Нет, — ответила Гретель, — уточке будет слишком тяжело; пускай перевезёт она сначала тебя, а потом и меня.

Так добрая уточка и сделала, и когда они счастливо переправились на другой берег и пошли дальше, то стал лес им всё знакомей и знакомей, и они заметили, наконец, издали отцовский дом. Тут на радостях они пустились бежать, вскочили в комнату и бросились к отцу на шею.

С той поры как отец бросил детей в лесу, не было у него ни минуты радости, а жена его померла. Раскрыла Гретель передник, и рассыпались по комнате жемчуга и драгоценные камни, а Гензель доставал их из кармана целыми пригоршнями.

И настал конец их нужде и горю, и зажили они счастливо все вместе.

Давным-давно жили-были брат и сестра, Жан и Мари. Родители их были очень бедны, и жили они в старом домишке на опушке леса. Дети с утра до ночи работали, помогая отцу-дровосеку. Часто они возвращались домой такие усталые, что у них даже не было сил поужинать. Впрочем, нередко случалось, что ужина у них вообще не было, и вся семья ложилась спать голодной.

– Мари, – говорил иногда Жан, когда, голодные, они лежали в темной комнате и не могли заснуть, – мне так хочется шоколадного пряничка.

– Спи, Жан, – отвечала Мари, которая была старше и умнее своего брата.

– Ох, как хочется съесть большой шоколадный пряник с изюмом! – громко вздыхал Жан.

Но шоколадные пряники с изюмом не росли на деревьях, а у родителей Мари и Жана не было денег, чтобы поехать в город и купить их детям. Лишь только воскресные дни были для детей радостными. Тогда Жан и Мари брали корзинки и отправлялись в лес по грибы и ягоды.

– Не уходите далеко, – всегда напоминала мать.

– Да ничего с ними не случится, – успокаивал ее отец. – Им каждое дерево в лесу знакомо.

Однажды в воскресенье дети, собирая грибы и ягоды, так увлеклись, что не заметили, как наступил вечер.

Солнце быстро скрылось за темными тучами, а ветки елей зловеще зашумели. Мари и Жан в страхе огляделись вокруг. Лес уже не казался им таким знакомым.

–Мари, мне страшно – шепотом сказал Жан.

– А мне тоже, – ответила Мари. – Кажется, мы заблудились.

Большие, незнакомые деревья были похожи на немых великанов с широкими плечами. То там, то здесь в чаще сверкали огоньки – чьи-то хищные глаза.

– Мари, я боюсь, – снова прошептал Жан.

Стало совсем темно. Дрожащие от холода дети прижались друг к другу. Где-то вблизи ухала сова, а издалека доносился вой голодного волка. Страшная ночь длилась бесконечно. Дети, прислушиваясь к зловещим голосам, так и не сомкнули глаз. Наконец между густыми кронами деревьев блеснуло солнце, и постепенно лес перестал казаться мрачным и страшным. Жан и Мари поднялись и пошли искать дорогу домой.

Шли они, шли по незнакомым местам. Кругом росли громадные грибы, намного больше тех, что они обычно собирали. И вообще все было каким-то необычным и странным. Когда солнце было уже высоко, Мари и Жан вышли на поляну, посреди которой стоял домик. Необычный домик. Крыша у него была из шоколадных пряников, стены – из розового марципана, а забор – из больших миндальных орехов. Вокруг него был сад, и росли в нем разноцветные конфеты, а на маленьких деревцах висели большие изюмины. Жан не верил собственным глазам. Он посмотрел на Мари, глотая слюнки.

– Пряничный домик! – радостно воскликнул он.

– Садик из конфет! – вторила ему Мари.

Не теряя ни минуты, изголодавшиеся дети бросились к чудесному домику. Жан отломил от крыши кусок пряника и принялся уплетать его. Мари зашла в садик и стала лакомиться то марципановыми морковками, то миндалем с забора, то изюмом с деревца.

– Какая вкусная крыша! – радовался Жан.

– А попробуй кусочек забора, Жан, – предложила ему Мари.

Когда дети наелись необычных лакомств, им захотелось пить. К счастью, посреди садика был фонтан, в котором, переливаясь всеми цветами, журчала вода. Жан отхлебнул из фонтана и удивленно воскликнул:

– Да это же лимонад!

Обрадованные дети жадно пили лимонад, как вдруг из-за угла пряничного домика появилась сгорбленная старушка. В руке у нее была палка, а на носу сидели очень толстые очки.

– Вкусный домик, не правда ли, детки? – спросила она.

Дети молчали. Испуганная Мари пролепетала:

– Мы потерялись в лесу… мы так проголодались…

Старушка, казалось, совсем не рассердилась.

– Что вы, не бойтесь, ребятки. Входите в дом. Я дам вам лакомства повкуснее, чем эти.

Как только дверь домика захлопнулась за Мари и Жаном, старушка изменилась до неузнаваемости. Из доброй и приветливой она превратилась в злую ведьму.

– Вот вы и попались! – прохрипела она, потрясая своей клюкой. – Разве это хорошо, есть чужой дом? Вы мне заплатите за это!

Дети задрожали и в страхе прижались друг к дружке.

– А что вы за это с нами сделаете? Наверное, вы все расскажете нашим родителям? – испуганно спросила Мари.

Ведьма расхохоталась.

– Ну, уж только не это! Я очень люблю детей. Очень!

И прежде чем Мари опомнилась, ведьма схватила Жана, втолкнула его в темный чулан и закрыла за ним тяжелую дубовую дверь.

– Мари, Мари! – слышались возгласы мальчика. – Мне страшно!

– Сиди тихо, негодник! – прикрикнула ведьма. – Ты ел мой дом, теперь я съем тебя! Но сначала мне надо немножко откормить тебя, а то ты слишком худенький.

Жан и Мари громко заплакали. Сейчас они готовы были отдать все пряники на свете за то, чтобы опять очутиться в бедном, но родном домике. Но и дом и родители были далеко, и никто не мог прийти им на помощь.

Тут злая хозяйка пряничного домика подошла к чулану.

– Эй, мальчик, просунь-ка палец через щелку в двери, – приказала она.

Жан послушно просунул через щелку самый тонкий пальчик. Ведьма пощупала его и недовольно сказала:

– Да, одни кости. Ничего, через недельку ты у меня будешь толстеньким-претолстеньким.

И ведьма начала усиленно кормить Жана. Каждый день она готовила для него вкусные блюда, приносила из садика целые охапки марципановых, шоколадных и медовых лакомств. А вечером приказывала ему просовывать в щелку пальчик и ощупывала его.

– Ой, мой золотой, ты толстеешь прямо на глазах.

И действительно, Жан быстро толстел. Но однажды Мари придумала вот что.

– Жан, в следующий раз, покажи ей эту палочку, – сказала она и просунула в чулан тоненькую палочку.

Вечером ведьма как обычно обратилась к Жану:

– А ну-ка, покажи пальчик, сладенький ты мой.

Жан просунул палочку, которую дала ему сестра. Старуха потрогала ее и отскочила как ошпаренная:

– Опять одни кости! Не для того я тебя кормлю, дармоед, чтобы ты был худой, как палка!

На следующий день, когда Жан снова просунул палочку, ведьма не на шутку рассердилась.

– Не может быть, чтобы ты был все еще такой худой! Покажи-ка еще раз палец.

И Жан снова просунул палочку. Старуха потрогала ее и вдруг дернула изо всей силы. Палочка и осталась у нее в руке.

– Что это? Что это? – крикнула она в ярости. – Палка!Ах ты, негодный обманщик! Ну,теперь твоя песенка спета!

Она открыла чулан и вытащила оттуда перепуганного Жана, который растолстел и стал, как бочка.

– Ну вот, мой дорогой, – злорадствовала старуха. – Вижу, что из тебя получится отличное жаркое!

Дети оцепенели от ужаса. А ведьма затопила печь, и через минуту она уже разгорелась. Отнее так и шел жар.

– Видишь это яблоко? – спросила старуха Жана. Она взяла со стола спелое сочное яблоко и кинула его в печку. Яблоко зашипело в огне, сморщилось, а потом и вовсе исчезло. – То же самое будет и с тобой!

Ведьма схватила большую деревянную лопату, на которой обычно кладут в печь хлеб, посадила на нее пухленького Жана и сунула в нее. Однако мальчик настолько растолстел, что не пролезал в печку, как ведьма ни пыталась впихнуть его туда.

– А ну, слезай! – приказала старуха. – Попробуем иначе. Ложись-ка на лопату.

– Но я не знаю, как мне лечь, – захныкал Жан.

– Вот дурень! – буркнула ведьма. – Я тебе покажу!

И она легла на лопату. Мари только этого и надо было. В тот же миг она схватила лопату и сунула ведьму прямо в печь. Потом быстро закрыла железную дверцу и, схватив перепуганного брата за руку, крикнула:

– Бежим, скорее!

Дети выбежали из пряничного домика и помчались без оглядки в сторону темного леса.

Не разбирая дороги, они долго бежали по лесу и замедлили шаг только тогда, когда на небе появились первые звезды, а лес понемногу начал редеть.

Вдруг вдали они заметили слабый мерцающий огонек.

– Это наш дом! – крикнул запыхавшийся Жан.

Действительно, это был их старый, покосившийся домик. На его пороге стояли обеспокоенные родители и с тревогой и надеждой вглядывались в темноту. Как же они обрадовались, когда увидели бегущих к ним детей – Мари и Жана! А о злой ведьме, что жила в глухом лесу, никто больше не слыхал. Наверное, она сгорела в своей печке, а ее сказочный домик развалился на тысячи пряничных и марципановых крошек, которые склевали лесные птицы.

Описание:

Пряничный домик - сказка про братика и стестричку Жана и Мари. Родители детей были очень бедными, и они и дети целыми днями работали до изнеможения. Иной раз даже на ужин не хватало сил, а даже если бы и хватало, ужинать часто было нечем. Дети ночами мечтали о чем-нибудь сладеньком, особенно младшенький Жан. Пошли они как-то в лес по грибы и ягоды, заблудились и забрели в самую чащу, а там - чудо. Дети не верили своим глазам. Пряничный домик и конфетный садик, ручеёк из лимонада и другие сладости. Наелись дети, но тут вернулась хозяйка домика - злобная ведьма...

Пряничный домик: краткое содержание

Воскресенье - любимый день недели Жана и Мари. Именно в этот день можно погулять по лесу, собирать грибы и ягоды, отдохнуть немножко от изнуряющей ежедневной работы, ведь семья детей очень бедная. Вот в один из воскресных дней дети заблудились в лесу и им пришлось ночевать в самой глуши. Всю ночь они не спали, еле-еле перетерпели жуткий страх, ведь в лесу ночью очень-очень страшно маленьким детям.

Поутру они принялись искать дорогу домой, и набрели на чей-то домик. И вот удивление! Пряничный домик, заборчик из миндаля, изюминки на деревьях и к тому же лимонадный ручеек. Дети наелись сладостей, но тут вернулась хозяйка домика. Поначалу она показалась им доброй старушкой, но как только они по её приглашению зашли в дом - старуха превратилась в ведьму. Заперла она Жана и решила откормить его и съесть. Каждый день готовила ему всякие вкусности, и мальчик толстел прямо на глазах.

Мари решила обмануть старушку, дала брату тоненькую палочку, чтобы он её показывал вместо своего растолстевшего пальчика ведьме. Но старуху провести не удалось, она решила в тот же день съесть мальчика. Тогда Мари организовала всё так, чтобы ведьма сама села на лопату, показать, как именно она будет готовить мальчика, а потом взяла, да и засунула её в печь. Дети бежали. Долго-долго они бродили по лесу и тут увидели огонек родного дома. Там их уже ждали родители.

Сказка Пряничный домик читать

Давным-давно жили-были брат и сестра, Жан и Мари. Родители их были очень бедны, и жили они в старом домишке на опушке леса. Дети с утра до ночи работали, помогая отцу-дровосеку. Часто они возвращались домой такие усталые, что у них даже не было сил поужинать. Впрочем, нередко случалось, что ужина у них вообще не было, и вся семья ложилась спать голодной.

Мари, - говорил иногда Жан, когда, голодные, они лежали в темной комнате и не могли заснуть, - мне так хочется шоколадного пряничка.

Спи, Жан, - отвечала Мари, которая была старше и умнее своего брата.

Ох, как хочется съесть большой шоколадный пряник с изюмом! - громко вздыхал Жан.

Но шоколадные пряники с изюмом не росли на деревьях, а у родителей Мари и Жана не было денег, чтобы поехать в город и купить их детям. Лишь только воскресные дни были для детей радостными. Тогда Жан и Мари брали корзинки и отправлялись в лес по грибы и ягоды.

Не уходите далеко, - всегда напоминала мать.

Да ничего с ними не случится, - успокаивал ее отец. - Им каждое дерево в лесу знакомо.

Однажды в воскресенье дети, собирая грибы и ягоды, так увлеклись, что не заметили, как наступил вечер.

Солнце быстро скрылось за темными тучами, а ветки елей зловеще зашумели. Мари и Жан в страхе огляделись вокруг. Лес уже не казался им таким знакомым.

Мари, мне страшно - шепотом сказал Жан.

А мне тоже, - ответила Мари. - Кажется, мы заблудились.

Большие, незнакомые деревья были похожи на немых великанов с широкими плечами. То там, то здесь в чаще сверкали огоньки - чьи-то хищные глаза.

Мари, я боюсь, - снова прошептал Жан.

Стало совсем темно. Дрожащие от холода дети прижались друг к другу. Где-то вблизи ухала сова, а издалека доносился вой голодного волка. Страшная ночь длилась бесконечно. Дети, прислушиваясь к зловещим голосам, так и не сомкнули глаз. Наконец между густыми кронами деревьев блеснуло солнце, и постепенно лес перестал казаться мрачным и страшным. Жан и Мари поднялись и пошли искать дорогу домой.

Шли они, шли по незнакомым местам. Кругом росли громадные грибы, намного больше тех, что они обычно собирали. И вообще все было каким-то необычным и странным. Когда солнце было уже высоко, Мари и Жан вышли на поляну, посреди которой стоял домик. Необычный домик. Крыша у него была из шоколадных пряников, стены - из розового марципана, а забор - из больших миндальных орехов. Вокруг него был сад, и росли в нем разноцветные конфеты, а на маленьких деревцах висели большие изюмины. Жан не верил собственным глазам. Он посмотрел на Мари, глотая слюнки.

Пряничный домик! - радостно воскликнул он.

Садик из конфет! - вторила ему Мари.

Не теряя ни минуты, изголодавшиеся дети бросились к чудесному домику. Жан отломил от крыши кусок пряника и принялся уплетать его. Мари зашла в садик и стала лакомиться то марципановыми морковками, то миндалем с забора, то изюмом с деревца.

Какая вкусная крыша! - радовался Жан.

А попробуй кусочек забора, Жан, - предложила ему Мари.

Когда дети наелись необычных лакомств, им захотелось пить. К счастью, посреди садика был фонтан, в котором, переливаясь всеми цветами, журчала вода. Жан отхлебнул из фонтана и удивленно воскликнул:

Да это же лимонад!

Обрадованные дети жадно пили лимонад, как вдруг из-за угла пряничного домика появилась сгорбленная старушка. В руке у нее была палка, а на носу сидели очень толстые очки.

Вкусный домик, не правда ли, детки? - спросила она.

Дети молчали. Испуганная Мари пролепетала:

Мы потерялись в лесу... мы так проголодались...

Старушка, казалось, совсем не рассердилась.

Что вы, не бойтесь, ребятки. Входите в дом. Я дам вам лакомства повкуснее, чем эти.

Как только дверь домика захлопнулась за Мари и Жаном, старушка изменилась до неузнаваемости. Из доброй и приветливой она превратилась в злую ведьму.

Вот вы и попались! - прохрипела она, потрясая своей клюкой. - Разве это хорошо, есть чужой дом? Вы мне заплатите за это!

Дети задрожали и в страхе прижались друг к дружке.

А что вы за это с нами сделаете? Наверное, вы все расскажете нашим родителям? - испуганно спросила Мари.

Ведьма расхохоталась.

Ну, уж только не это! Я очень люблю детей. Очень!

И прежде чем Мари опомнилась, ведьма схватила Жана, втолкнула его в темный чулан и закрыла за ним тяжелую дубовую дверь.

Мари, Мари! - слышались возгласы мальчика. - Мне страшно!

Сиди тихо, негодник! - прикрикнула ведьма. - Ты ел мой дом, теперь я съем тебя! Но сначала мне надо немножко откормить тебя, а то ты слишком худенький.

Жан и Мари громко заплакали. Сейчас они готовы были отдать все пряники на свете за то, чтобы опять очутиться в бедном, но родном домике. Но и дом и родители были далеко, и никто не мог прийти им на помощь.

Тут злая хозяйка пряничного домика подошла к чулану.

Эй, мальчик, просунь-ка палец через щелку в двери, - приказала она.

Жан послушно просунул через щелку самый тонкий пальчик. Ведьма пощупала его и недовольно сказала:

Да, одни кости. Ничего, через недельку ты у меня будешь толстеньким-претолстеньким.

И ведьма начала усиленно кормить Жана. Каждый день она готовила для него вкусные блюда, приносила из садика целые охапки марципановых, шоколадных и медовых лакомств. А вечером приказывала ему просовывать в щелку пальчик и ощупывала его.

Ой, мой золотой, ты толстеешь прямо на глазах.

И действительно, Жан быстро толстел. Но однажды Мари придумала вот что.

Жан, в следующий раз, покажи ей эту палочку, - сказала она и просунула в чулан тоненькую палочку.

Вечером ведьма как обычно обратилась к Жану:

А ну-ка, покажи пальчик, сладенький ты мой.

Жан просунул палочку, которую дала ему сестра. Старуха потрогала ее и отскочила как ошпаренная:

Опять одни кости! Не для того я тебя кормлю, дармоед, чтобы ты был худой, как палка!

На следующий день, когда Жан снова просунул палочку, ведьма не на шутку рассердилась.

Не может быть, чтобы ты был все еще такой худой! Покажи-ка еще раз палец.

И Жан снова просунул палочку. Старуха потрогала ее и вдруг дернула изо всей силы. Палочка и осталась у нее в руке.

Что это? Что это? - крикнула она в ярости. - Палка!Ах ты, негодный обманщик! Ну,теперь твоя песенка спета!

Она открыла чулан и вытащила оттуда перепуганного Жана, который растолстел и стал, как бочка.

Ну вот, мой дорогой, - злорадствовала старуха. - Вижу, что из тебя получится отличное жаркое!

Дети оцепенели от ужаса. А ведьма затопила печь, и через минуту она уже разгорелась. Отнее так и шел жар.

Видишь это яблоко? - спросила старуха Жана. Она взяла со стола спелое сочное яблоко и кинула его в печку. Яблоко зашипело в огне, сморщилось, а потом и вовсе исчезло. - То же самое будет и с тобой!

Ведьма схватила большую деревянную лопату, на которой обычно кладут в печь хлеб, посадила на нее пухленького Жана и сунула в нее. Однако мальчик настолько растолстел, что не пролезал в печку, как ведьма ни пыталась впихнуть его туда.

А ну, слезай! - приказала старуха. - Попробуем иначе. Ложись-ка на лопату.

Но я не знаю, как мне лечь, - захныкал Жан.

Вот дурень! - буркнула ведьма. - Я тебе покажу!

И она легла на лопату. Мари только этого и надо было. В тот же миг она схватила лопату и сунула ведьму прямо в печь. Потом быстро закрыла железную дверцу и, схватив перепуганного брата за руку, крикнула:

Бежим, скорее!

Дети выбежали из пряничного домика и помчались без оглядки в сторону темного леса.

Не разбирая дороги, они долго бежали по лесу и замедлили шаг только тогда, когда на небе появились первые звезды, а лес понемногу начал редеть.

Вдруг вдали они заметили слабый мерцающий огонек.

Это наш дом! - крикнул запыхавшийся Жан.

Действительно, это был их старый, покосившийся домик. На его пороге стояли обеспокоенные родители и с тревогой и надеждой вглядывались в темноту. Как же они обрадовались, когда увидели бегущих к ним детей - Мари и Жана! А о злой ведьме, что жила в глухом лесу, никто больше не слыхал. Наверное, она сгорела в своей печке, а ее сказочный домик развалился на тысячи пряничных и марципановых крошек, которые склевали лесные птицы.

Страница 0 из 0

В большом лесу на опушке жил бедный дровосек со своею женою и двумя детьми: мальчишку-то звали Гензель, а девчоночку - Гретель.
У бедняка было в семье и скудно и голодно; а с той поры, как наступила большая дороговизна, у него и насущного хлеба иногда не бывало.
И вот однажды вечером лежал он в постели, раздумывая и ворочаясь с боку на бок от забот, и сказал своей жене со вздохом: «Не знаю, право, как нам и быть! Как будем мы детей питать, когда и самим-то есть нечего!» - «А знаешь ли что, муженек, - отвечала жена, - завтра ранёшенько выведем детей в самую чащу леса; там разведем им огонек и каждому дадим еще по кусочку хлеба в запас, а затем уйдем на работу и оставим их там одних. Они оттуда не найдут дороги домой, и мы от них избавимся». - «Нет, женушка, - сказал муж, - этого я не сделаю. Невмоготу мне своих деток в лесу одних оставлять - еще, пожалуй, придут дикие звери да и растерзают». - «Ох, ты, дурак, дурак! - отвечала она. - Так разве же лучше будет, как мы все четверо станем дохнуть с голода, и ты знай строгай доски для гробов».
И до тех пор его пилила, что он, наконец, согласился. «А все же жалко мне бедных деток», - говорил он, даже и согласившись с женою.
А детки-то с голоду тоже заснуть не могли и слышали все, что мачеха говорила их отцу. Гретель плакала горькими слезами и говорила Гензелю: «Пропали наши головы!» - «Полно, Гретель, - сказал Гензель, - не печалься! Я как-нибудь ухитрюсь помочь беде».
И когда отец с мачехой уснули, он поднялся с постели, надел свое платьишко, отворил дверку, да и выскользнул из дома.
Месяц светил ярко, и белые голыши, которых много валялось перед домом, блестели, словно монетки. Гензель наклонился и столько набрал их в карман своего платья, сколько влезть могло.
Потом вернулся домой и сказал сестре: «Успокойся и усни с Богом: он нас не оставит». И улегся в свою постельку.
Чуть только стало светать, еще и солнце не всходило - пришла к детям мачеха и стала их будить: «Ну, ну, подымайтесь, лентяи, пойдем в лес за дровами».
Затем она дала каждому по кусочку хлеба на обед и сказала: «Вот вам хлеб на обед, только смотрите, прежде обеда его не съешьте, ведь уж больше-то вы ничего не получите».
Гретель взяла хлеб к себе под фартук, потому что у Гензеля карман был полнехонек камней. И вот они все вместе направились в лес.
Пройдя немного, Гензель приостановился и оглянулся на дом, и потом еще и еще раз.
Отец спросил его: «Гензель, что ты там зеваешь и отстаешь? Изволь-ка прибавить шагу». - «Ах, батюшка, - сказал Гензель, - я все посматриваю на свою белую кошечку: сидит она там на крыше, словно со мною прощается».
Мачеха сказала: «Дурень! Да это вовсе и не кошечка твоя, а белая труба блестит на солнце». А Гензель и не думал смотреть на кошечку, он все только потихонечку выбрасывал на дорогу из своего кармана по камешку.
Когда они пришли в чащу леса, отец сказал: «Ну, собирайте, детки, валежник, а я разведу вам огонек, чтобы вы не озябли».
Гензель и Гретель натаскали хворосту и навалили его гора-горой. Костер запалили, и когда огонь разгорелся, мачеха сказала: «Вот, прилягте к огоньку, детки, и отдохните; а мы пойдем в лес и нарубим дров. Когда мы закончим работу, то вернемся к вам и возьмем с собою».
Гензель и Гретель сидели у огня, и когда наступил час обеда, они съели свои кусочки хлеба. А так как им слышны были удары топора, то они и подумали, что их отец где-нибудь тут же, недалеко.
А постукивал-то вовсе не топор, а простой сук, который отец подвязал к сухому дереву: его ветром раскачивало и ударяло о дерево.
Сидели они, сидели, стали у них глаза слипаться от усталости, и они крепко уснули.
Когда же они проснулись, кругом была темная ночь. Гретель стала плакать и говорить: «Как мы из лесу выйдем?» Но Гензель ее утешал: «Погоди только немножко, пока месяц взойдет, тогда уж мы найдем дорогу».
И точно, как поднялся на небе полный месяц, Гензель взял сестричку за руку и пошел, отыскивая дорогу по голышам, которые блестели, как заново отчеканенные монеты, и указывали им путь.
Всю ночь напролет шли они и на рассвете пришли-таки к отцовскому дому. Постучались они в двери, и когда мачеха отперла и увидела, кто стучался, то сказала им: «Ах вы, дрянные детишки, что вы так долго заспались в лесу? Мы уж думали, что вы и совсем не вернетесь».
А отец очень им обрадовался: его и так уж совесть мучила, что он их одних покинул в лесу.
Вскоре после того нужда опять наступила страшная, и дети услышали, как мачеха однажды ночью еще раз стала говорить отцу: «Мы опять все съели; в запасе у нас всего-навсего полкаравая хлеба, а там уж и песне конец! Ребят надо спровадить; мы их еще дальше в лес заведем, чтобы они уж никак не могли разыскать дороги к дому. А то и нам пропадать вместе с ними придется».
Тяжело было на сердце у отца, и он подумал: «Лучше было бы, кабы ты и последние крохи разделил со своими детками». Но жена и слушать его не хотела, ругала его и высказывала ему всякие упреки.
«Назвался груздем, так и полезай в кузов!» - говорит пословица; так и он: уступил жене первый раз, должен был уступить и второй.
А дети не спали и к разговору прислушивались. Когда родители заснули, Гензель, как и в прошлый раз, поднялся с постели и хотел набрать голышей, но мачеха заперла дверь на замок, и мальчик никак не мог выйти из дома. Но он все же унимал сестричку и говорил ей: «Не плачь, Гретель, и спи спокойно. Бог нам поможет».
Рано утром пришла мачеха и подняла детей с постели. Они получили по куску хлеба - еще меньше того, который был им выдан прошлый раз.
По пути в лес Гензель искрошил свой кусок в кармане, часто приостанавливался и бросал крошки на землю.
«Гензель, что ты все останавливаешься и оглядываешься, - сказал ему отец, - ступай своей дорогой». - «Я оглядываюсь на своего голубка, который сидит на крыше и прощается со мною», - отвечал Гензель. «Дурень! - сказала ему мачеха. - Это вовсе не голубок твой: это труба белеет на солнце».
Но Гензель все же мало-помалу успел разбросать все крошки по дороге.
Мачеха еще дальше завела детей в лес, туда, где они отродясь не бывали.
Опять был разведен большой костер, и мачеха сказала им: «Посидите-ка здесь, и коли умаетесь, то можете и поспать немного: мы пойдем в лес дрова рубить, а вечером, как кончим работу, зайдем за вами и возьмем вас с собою».
Когда наступил час обеда, Гретель поделилась своим куском хлеба с Гензелем, который свою порцию раскрошил по дороге.
Потом они уснули, и уж завечерело, а между тем никто не приходил за бедными детками.
Проснулись они уже тогда, когда наступила темная ночь, и Гензель, утешая свою сестричку, говорил: «Погоди, Гретель, вот взойдет месяц, тогда мы все хлебные крошечки увидим, которые я разбросал, по ним и отыщем дорогу домой».
Но вот и месяц взошел, и собрались они в путь-дорогу, а не могли отыскать ни одной крошки, потому что тысячи птиц, порхающих в лесу и в поле, давно уже те крошки поклевали.
Гензель сказал сестре: «Как-нибудь найдем дорогу», - но дороги не нашли.
Так шли они всю ночь и еще один день с утра до вечера и все же не могли выйти из леса и были страшно голодны, потому что должны были питаться одними ягодами, которые кое-где находили по дороге. И так как они притомились и от истомы уже еле на ногах держались, то легли они опять под деревом и заснули.
Настало третье утро с тех пор, как они покинули родительский дом. Пошли они опять по лесу, но сколько ни шли, все только глубже уходили в чащу его, и если бы не подоспела им помощь, пришлось бы им погибнуть.
В самый полдень увидели они перед собою прекрасную белоснежную птичку; сидела она на ветке и распевала так сладко, что они приостановились и стали к ее пению прислушиваться. Пропевши свою песенку, она расправила свои крылышки и полетела, и они пошли за нею следом, пока не пришли к избушке, на крышу которой птичка уселась.
Подойдя к избушке поближе, они увидели, что она вся из хлеба построена и печеньем покрыта, да окошки-то у нее были из чистого сахара.
«Вот мы за нее и примемся, - сказал Гензель, - и покушаем. Я вот съем кусок крыши, а ты, Гретель, можешь себе от окошка кусок отломить - оно, небось, сладкое». Гензель потянулся кверху и отломил себе кусочек крыши, чтобы отведать, какова она на вкус, а Гретель подошла к окошку и стала обгладывать его оконницы.
Тут из избушки вдруг раздался пискливый голосок:

Стуки-бряки под окном -
Кто ко мне стучится в дом?

А детки на это отвечали:

Ветер, ветер, ветерок.
Неба ясного сынок!

И продолжали по-прежнему кушать.
Гензель, которому крыша пришлась очень по вкусу, отломил себе порядочный кусок от нее, а Гретель высадила себе целую круглую оконницу, тут же у избушки присела и лакомилась на досуге - и вдруг распахнулась настежь дверь в избушке, и старая-престарая старуха вышла из нее, опираясь на костыль.
Гензель и Гретель так перепугались, что даже выронили свои лакомые куски из рук. А старуха только покачала головой и сказала: «Э-э, детушки, кто это вас сюда привел? Войдите-ка ко мне и останьтесь у меня, зла от меня никакого вам не будет».
Она взяла деток за руку и ввела их в свою избушечку. Там на столе стояла уже обильная еда: молоко и сахарное печенье, яблоки и орехи. А затем деткам были постланы две чистенькие постельки, и Гензель с сестричкой, когда улеглись в них, подумали, что в самый рай попали.
Но старуха-то только прикинулась ласковой, а в сущности была она злою ведьмою, которая детей подстерегала и хлебную избушку свою для того только и построила, чтобы их приманивать.
Когда какой-нибудь ребенок попадался в ее лапы, она его убивала, варила его мясо и пожирала, и это было для нее праздником. Глаза у ведьм красные и не дальнозоркие, но чутье у них такое же тонкое, как у зверей, и они издалека чуют приближение человека. Когда Гензель и Гретель только еще подходили к ее избушке, она уже злобно посмеивалась и говорила насмешливо: «Эти уж попались - небось, не ускользнуть им от меня».
Рано утром, прежде нежели дети проснулись, она уже поднялась, и когда увидела, как они сладко спят и как румянец играет на их полных щечках, она пробормотала про себя: «Лакомый это будет кусочек!»
Тогда взяла она Гензеля в свои жесткие руки и снесла его в маленькую клетку, и приперла в ней решетчатой дверкой: он мог там кричать сколько душе угодно, - никто бы его и не услышал. Потом пришла она к сестричке, растолкала ее и крикнула: «Ну, поднимайся, лентяйка, натаскай воды, свари своему брату чего-нибудь повкуснее: я его посадила в особую клетку и стану его откармливать. Когда он ожиреет, я его съем».
Гретель стала было горько плакать, но только слезы даром тратила - пришлось ей все, то исполнить, чего от нее злая ведьма требовала.
Вот и стали бедному Гензелю варить самое вкусное кушанье, а сестричке его доставались одни только объедки.
Каждое утро пробиралась старуха к его клетке и кричала ему: «Гензель, протяни-ка мне палец, дай пощупаю, скоро ли ты откормишься?» А Гензель просовывал ей сквозь решетку косточку, и подслеповатая старуха не могла приметить его проделки и, принимая косточку за пальцы Гензеля, дивилась тому, что он совсем не жиреет.
Когда прошло недели четыре, и Гензель все по-прежнему не жирел, тогда старуху одолело нетерпенье, и она не захотела дольше ждать. «Эй ты, Гретель, - крикнула она сестричке, - проворней наноси воды: завтра хочу я Гензеля заколоть и сварить - каков он там ни на есть, худой или жирный!»
Ах, как сокрушалась бедная сестричка, когда пришлось ей воду носить, и какие крупные слезы катились у ней по щекам! «Боже милостивый! - воскликнула она. - Помоги же ты нам! Ведь если бы дикие звери растерзали нас в лесу, так мы бы, по крайней мере, оба вместе умерли!» - «Перестань пустяки молоть! - крикнула на нее старуха. - Все равно ничто тебе не поможет!»
Рано утром Гретель уже должна была выйти из дома, повесить котелок с водою и развести под ним огонь.
«Сначала займемся печеньем, - сказала старуха, - я уж печь затопила и тесто вымесила».
И она толкнула бедную Гретель к печи, из которой пламя даже наружу выбивалось.
«Полезай туда, - сказала ведьма, - да посмотри, достаточно ли в ней жару и можно ли сажать в нее хлебы».
И когда Гретель наклонилась, чтобы заглянуть в печь, ведьма собиралась уже притворить печь заслонкой: «Пусть и она там испечется, тогда и ее тоже съем».
Однако же Гретель поняла, что у нее на уме, и сказала: «Да я и не знаю, как туда лезть, как попасть в нутро?» - «Дурища! - сказала старуха. - Да ведь устье-то у печки настолько широко, что я бы и сама туда влезть могла», - да, подойдя к печке, и сунула в нее голову.
Тогда Гретель сзади так толкнула ведьму, что та разом очутилась в печке, да и захлопнула за ведьмой печную заслонку, и даже засовом задвинула.
Ух, как страшно взвыла тогда ведьма! Но Гретель от печки отбежала, и злая ведьма должна была там сгореть.
А Гретель тем временем прямехонько бросилась к Гензелю, отперла клетку и крикнула ему: «Гензель! Мы с тобой спасены - ведьмы нет более на свете!»
Тогда Гензель выпорхнул из клетки, как птичка, когда ей отворят дверку.
О, как они обрадовались, как обнимались, как прыгали кругом, как целовались! И так как им уж некого было бояться, то они пошли в избу ведьмы, в которой по всем углам стояли ящики с жемчугом и драгоценными каменьями. «Ну, эти камешки еще получше голышей», - сказал Гензель и набил ими свои карманы, сколько влезло; а там и Гретель сказала: «Я тоже хочу немножечко этих камешков захватить домой», - и насыпала их полный фартучек.
«Ну, а теперь пора в путь-дорогу, - сказал Гензель, - чтобы выйти из этого заколдованного леса».
И пошли - и после двух часов пути пришли к большому озеру. «Нам тут не перейти, - сказал Гензель, - не вижу я ни жердинки, ни мосточка». - «И кораблика никакого нет, - сказала сестричка. - А зато вон там плавает белая уточка. Коли я ее попрошу, она, конечно, поможет нам переправиться».
И крикнула уточке:

Уточка, красавица!
Помоги нам переправиться;
Ни мосточка, ни жердинки,
Перевези же нас на спинке.

Уточка тотчас к ним подплыла, и Гензель сел к ней на спинку и стал звать сестру, чтобы та села с ним рядышком. «Нет, - отвечала Гретель, - уточке будет тяжело; она нас обоих перевезет поочередно».
Так и поступила добрая уточка, и после того, как они благополучно переправились и некоторое время еще шли по лесу, лес стал им казаться все больше и больше знакомым, и наконец они увидели вдали дом отца своего.
Тогда они пустились бежать, добежали до дому, ворвались в него и бросились отцу на шею.
У бедняги не было ни часу радостного с тех пор, как он покинул детей своих в лесу; а мачеха тем временем умерла.
Гретель тотчас вытрясла весь свой фартучек - и жемчуг и драгоценные камни так и рассыпались по всей комнате, да и Гензель тоже стал их пригоршнями выкидывать из своего кармана.
Тут уж о пропитании не надо было думать, и стали они жить да поживать, да радоваться. (Голосов: 1 . Рейтинг: 5,00 из 5)